В чем причина воинственного отношения Азербайджана к своим соседям?

В Закавказье же мы наблюдаем результат искажения естественного исторического процесса формирования этносов.

Конфликт между Арменией и Азербайджаном грозит России «войной на два фронта»: помимо СВО на Украине могут добавиться боевые действия в Нагорном Карабахе, где присутствует российский контингент миротворческих сил. В этом случае высоко вероятно их дальнейшее расширение с участием страны НАТО Турции, а также Ирана. С целью разобраться в природе давнего конфликта мы пообщались с иранистом, профессором Института востоковедения Российско-Армянского университета (Ереван) Викторией Аракеловой. 
Корр.: Виктория Александровна, Вы как ученый занимаетесь, в частности, проблемами ирано-кавказской контактной зоны. Ситуация в регионе предельно обострена сегодня в результате притязаний Азербайджана на соседние с ним территории. Наше издание публиковало в 2020 году ряд статей и интервью, показывающих, как именно происходит экспансия Азербайджана в области общего культурного наследия кавказских народов, вплоть до, казалось бы, однозначно не могущих принадлежать ему христианских памятников. Это продолжает вызывать недоумение и возмущение в культурной среде. Скажите, с какой целью Азербайджан занимается столь активным конструированием своей истории?

Виктория Аракелова: В конструировании истории нуждается любое политическое образование с заложенной в него заведомо искусственной, псевдоисторической, а значит лишенной органики, моделью. А именно так была создана Азербайджанская ССР — предтеча современной Азербайджанской Республики. Что бы ни говорило ее нынешнее руководство, АР является политическим наследником исключительно Азербайджанской ССР — образования, созданного вопреки исторической, культурной и этно-лингвистической органике Закавказья. Именно тот факт, что в своих бесконечных притязаниях на территории и культуру соседей АР не может опереться на реальную историю, вынуждает этот политический конструкт порождать собственную мифологическую картину прошлого. Иначе обеспечить «обоснование» для агрессивных притязаний просто не получается.

Другой вопрос, что традиция конструирования собственной истории досталась Азербайджанской Республике в наследство — процесс этот начался вместе с появлением топонима «Азербайджан» на карте Закавказья. Азербайджан получил статус советской социалистической республики в 1936 году.

Справка. До того в 1918 г. на территории Кавказского наместничества— Бакинской, Елизаветпольской губернии, а также Закатальского округа— Временным национальным советом мусульман Закавказья была провозглашена Азербайджанская Демократиическая Республика, в более советской трактовке — Азербайджанская буржуазная республика. В период с мая по октябрь 1918 года на большей части территории АДР находились турецкие войска, с ноября 1918 года по август 1919 года в Баку и восточной части страны находились британские войска. 27 апреля 1920 года с приходом 11-й армии РККА была провозглашена Азербайджанская Социалистическая Советская Республика. Начиная с 12 марта 1922 года — часть Федеративного Союза Социалистических Советских Республик Закавказья (ФСССРЗ), преобразованного затем в ЗСФСР, которая стала одной из республик-учредителей СССР. Только 5 декабря 1936 года Советская Социалистическая Республика Азербайджан вошла в состав СССР напрямую.

Новое образование необходимо было обеспечить, в русле общей государственной политики создания «национальных республик», не только формальной атрибутикой (гербом, гимном, флагом и т. д.), но и атрибутикой «исторической», легитимизирующей его возникновение, территориальные контуры и культурные амбиции, а также «уравнивающей» с прочими субъектами того же статуса. Еще раз подчеркну: тут важен не сам факт создания административно-политической единицы (чего только не создавалось!), но — важна заведомо ложная модель, лишающая закавказский Азербайджан как конструкт единой органики. Так что дело, прежде всего, в предыстории вопроса.

Корр.: И каковы же основные вехи этого процесса?

Виктория Аракелова: Очень важно разделять два исторических феномена, пусть и взаимосвязанных: собственно переименование в «Азербайджан» закавказских областей Арран и Ширван, составлявших Бакинскую и часть Елизаветпольской губерний, и целенаправленную работу с населением — формирование нового самосознания с принципиально новым вектором развития.

Собственно переименование, состоявшееся 15 сентября 1918 года, — заслуга Мусаватистского правительства — событие, ставшее возможным благодаря оккупации Баку турецкими войсками Нури-паши. Цель, безусловно, была пантюркистская — объединение территории с исконным, иранским Азербайджаном (исторической Атропатеной). Успех данного проекта стал бы не только победой пантюркистов, но и осуществлением заветной мечты британского империализма — возможности спокойно распоряжаться существенной частью каспийской нефти. Так что тут следует говорить о перехвате большевиками пантюркистской, читай британской, инициативы.

Отсутствие органики нового политико-административного образования отмечали многие уже на раннем этапе существования появившегося в одночасье Азербайджана. Академик В. В. Бартольд, в частности, писал, что «если нужно было бы придумать термин для всех областей, которые объединяет сейчас Азербайджанская республика, то, скорее всего, можно было бы принять название Арран». А генерал А. Деникин в «Очерках русской смуты» прямо указывал на искусственность новой административной единицы: «Всё в Азербайджанской республике было искусственным, „ненастоящим“, начиная с названия, взятого взаимообразно у одной из провинций Персии. Искусственная территория, обнимавшая лезгинские Закаталы, армяно-татарские Бакинскую и Елизаветопольскую губернии и русскую Мугань и объединенная турецкой политикой в качестве форпоста пантюркизма и панисламизма на Кавказе». Это и есть то отсутствие органики, которое не только подмечали интеллектуалы, но и, безусловно, интуитивно ощущали жители региона, независимо от этнической принадлежности и вероисповедания. Ведь закладывалась «мертворожденная целостность», что впоследствии вылилось в драму — в неуживаемость с новоявленной, искусственно созданной титульной группой, практически всех населявших эту землю народов. И иранских (талышей, татов), и кавказских (лезгин, аварцев) и христианских (армян, русских).
Корр.: Как, на какой основе формировалась эта титульная группа?

Виктория Аракелова: Тут мы подходим ко второй части проблемы — формированию идентичности, призванной отражать новые политические реалии. Во-первых, почему ставка была сделана на тюркоязычный сегмент, большей частью находившийся, кстати говоря, в зоне культурной периферии?

В Закавказье, перешедшем к Российской империи по результатам русско-персидских войн первой четверти XIX века, большинство населения — мусульмане-шииты — являли собой естественное продолжение иранского этно-лингвистического и культурного южно-каспийского континуума. Необходимость сменить иранскую парадигму, сменить иранский вектор, вылилась в целенаправленную «османизацию» сознания, продвижению тюркоязычия как фактора, выводу тюркоязычного элемента с культурной периферии и введению его в политическое поле. Первые результаты появились через несколько десятилетий — во второй половине XIX века уже были заметны элементы консолидации тюркоязычного сегмента. Причем сегмент этот также был вылеплен из иранских автохтонов региона и никакой идентификации, кроме как конфессиональной — мусульмане-шииты, — у него не было, что отражено в российских переписях населения первой четверти прошлого столетия. Безусловно, иранские автохтоны региона, говорящие на родных языках — талыши, таты, — были носителями как общеиранского самосознания, так и — в силу наличия родных языков и аутентичных культур — собственной этно-культурной идентичности. Подчеркивать последнюю внутри иранского государства не было смысла. Не актуализировалась она и при переходе земель к России, так как самоидентификация внутри любой империи определялась прежде всего религиозной принадлежностью. В этот период, по сути, вплоть до конца XIX века, для всего шиитского населения Закавказья, включая тюркоязычное, главным врагом (так называемыми враждебными иными), необходимым для консолидации любой группы, были отнюдь не армяне, а как раз турки-османы. Это касалось и тюркоязычного шиитского населения, чья иранская атрибуция выкристаллизовывалась в противопоставлении «иранский шиизм — османский суннизм». Ведь и они не раз подвергались масштабной резне со стороны османских турок.

Корр.: То есть инструментом трансформирования региона из иранского в российский выступила «османизация»-туркизация сознания тюркоязычных шиитов?
Виктория Аракелова: Именно так. «Османизация» сознания опережала культурную русификацию территорий. Именно из тюркоязычного, то есть перешедшего к тюркоязычию автохтонного иранского элемента, прежде всего — татов, и создавали впоследствии титульных советских «азербайджанцев». Почему? Каким образом все автохтоны региона — и мусульманские, и христианские — оказались вторичным элементом национального строительства? Прежде всего, потому, что все они были носителями подлинно религиозного сознания, а значит, и собственной глубинной культуры. Империи, как правило, не жалуют культурный элемент на периферии — он нужен как фактор созидательный, но ни в коем случае не как управленческий, даже на уровне местной администрации. С культурным элементом, тем более наделенным ярко выраженным самосознанием, необходим диалог иного уровня. Тогда как сегмент, введенный в политическое поле с культурной периферии, абсолютно податлив и является идеальным материалом для кристаллизации группы с нужной системой ориентиров. Немаловажную роль сыграла и определенная степень отстраненности тюркоязычных мусульман от догматического шиизма: появившиеся в переписи населения в 1939 году собственно азербайджанцы отличались, да и сейчас отличаются, достаточно низкой степенью религиозности (среди них всегда превалировал так называемый народный ислам). Подтверждением сказанному служит и тот факт, что и в сегодняшней АР абсолютное большинство представителей шиитского духовенства, включая духовного лидера страны Аллахшукюра Пашазаде, — талыши, отчасти таты, тогда как азербайджанцы составляют мизерный процент. Так что светскость менталитета также послужила, но уже в период советизации, фактором для выведения тюркоязычного элемента в «титульную нацию» новоявленного образования. И в этом смысле (а тут между культурой и религией следует поставить знак равенства) тюркоязычный сегмент оказался наиболее гибким материалом, с которым проще было проводить идеологическую работу и впоследствии сделать рупором нужной идеологии.
В Закавказье же мы наблюдаем результат искажения естественного исторического процесса формирования этносов. Никакое наложение названия иранской провинции на территорию закавказской республики не делает родственными два народа, пусть и сформировавшихся на базе близкого этнического субстрата и говорящих на сходных диалектах. Длительное нахождение в парадигме разных цивилизаций, а также усиление не только политического, но и культурного турецкого влияния в Азербайджанской Республике в последние десятилетия только подчеркивает эту пропасть. О том, что на разных берегах Аракса живут два совершенно разных народа c общим этнонимом, языковое единство которых ничего не значит, говорил и азербайджанский академик Зия Буниятов — «отец азербайджанской историографии», созданной им по заказу советского правительства. Зия Мусаевич был застрелен в 1990-е в подъезде собственного дома, когда поделился этим своим озарением в интервью после посещения Ирана.

Корр.: Но при этом в западном экспертном сообществе часто можно услышать определение азербайджанцев как разделенного народа…

Виктория Аракелова: С этнической картиной Ирана связано множество мифов, и практически все они — результат целенаправленных вбросов. Цель большинства из них — ослабление, а в идеале — дезинтеграция Ирана. То, что определенные политические структуры создают и распространяют эти мифы — вполне закономерно. Это ведь старый испытанный инструментарий манипуляторов от политики. Печально и странно, когда этими мифами оперируют представители так называемого экспертного сообщества, маргинализируя подлинную экспертизу и манипулируя общественным мнением.
Миф о разделенном азербайджанском народе, как правило, сопровождается и многократным завышением числа иранских тюркофонов — вплоть до 30, а то и 40 миллионов. Развеять это «заблуждение» легко, просто обратившись к источникам, но в среде «экспертного сообщества» не принято указывать ссылки — говорить можно о чем угодно, не задумываясь о последствиях.





Корр.: Можем ли мы на фоне сказанного утверждать, что азербайджанцы, живущие по обе стороны Аракса, — это два разных народа?
Виктория Аракелова: Аракс вот уже двести лет — цивилизационная граница, а, следовательно, по его берегам оформились два совершенно разных культурных поля. Одно продолжало развиваться внутри иранской цивилизации, другое начало новый исторический этап, теперь уже внутри русской цивилизации. Сохранять единое самосознание в разных цивилизационных полях могут лишь народы с крепкими корнями, идентичность которых сформировалась давно, прочно и остается неизменной, несмотря даже на трансформацию отдельных элементов самосознания. Мы можем с уверенностью говорить, скажем, об общем самосознании талышей, живущих по разным берегам Аракса: если отбросить вторичные элементы, на глубинном уровне живущие в Иране и Азербайджанской Республике талыши однозначно связаны единым самосознанием, поскольку оно было устойчивым на момент разделения территорий.

Но вот в отношении азербайджанцев того же сказать нельзя, ведь тюркоязычные жители северо-иранских провинций — органичная часть Ирана, тогда как титульная группа Азербайджанской Республики целенаправленно формировалась в искусственной парадигме, в русле обозначенных политических целей. Естественные исторические процессы, включая распространение тюркоязычия, никак органику Ирана не нарушили, а лишь добавили красок в палитру его локальных этно-языковых культур — гилянской, мазендеранской, курдской, лурской, бахтиярской и т. д. Эту органику подтверждает, помимо прочего, и тот факт, что паниранизм как культурное явление возник именно в среде интеллектуальной элиты Тавриза — пассионарной и одной из самых патриотичных групп в Иране. Выходцев из северозападных иранских провинций и сегодня много в науке, культуре, политических кругах страны. Они, как никто, любят подчеркивать свой «иранийят», как они говорят, то есть принадлежность к иранству, и с откровенным презрением смотрят на пантюркизм. И когда на этом фоне какой-нибудь эксперт с многозначительным видом заявляет об «азербайджанских корнях» очередного иранского политика как о существенном факторе, это по меньшей мере смешно.
Давайте разберемся с этим мифом, расставив все точки над i. С учетом того, что иранские переписи населения выделяют исключительно религиозные меньшинства, единственным способом расчета более или менее точной численности определенных групп остается рассмотрение численности населения регионов их компактного проживания. Иранская тюркофонная среда состоит из двух частей: собственно тюркские группы и тюркоязычное население иранского происхождения. К первой относятся туркмены (до 1 млн человек), частично кашкайцы (около 300 тыс. человек), а также халаджи (в настоящее время персоговорящие, проживающие в Саве в окрестностях Тегерана). Ко второй — те самые «иранские азербайджанцы», живущих в пяти северо-западных провинциях Ирана. Это Занджан, Западный Азербайджан, Восточный Азербайджан, Ардебиль и Казвин. Причем Казвин никогда не был частью исторического Атурпатакана, и доля тюркофонов среди его жителей невелика. Мы, однако, учтем и его для пущей объективности. Общая численность населения указанных провинций по переписи десятилетней давности (более свежих данных у меня нет под рукой, но думаю, их несложно найти) — порядка 10 млн человек. Учитывая, что около 70% населения провинции Западный Азербайджан составляют курды (не менее 2 миллионов), более половины жителей Казвина никак не тюркоязычны (приблизительно 1 млн), а определенный процент населения в остальных провинциях составляют талыши, таты, ассирийцы, вновь курды, армяне и т. д., мы получаем сравнительно верную цифру численности «иранских азербайджанцев» — 6–6,5 млн человек, т. е. менее 5% от общей численности населения Ирана. Известный иранский ученый Секандар Аманолахи отмечает, что максимальное число тюркофонов в Иране не может превышать 9 млн. Он, по всей видимости, включает сюда не только тюркофонов иранского происхождения, но и этнических тюрков Ирана — туркмен и кашкайцев. То есть говорящие о 30 млн «азербайджанцах» в Иране эксперты не имеют ни малейшего понятия о демографической карте страны. Где можно расселить эти виртуальные десятки миллионов «азербайджанцев» вне пределов указанных провинций с общим 10–11-миллионным населением?

Корр.: Как выглядит «историческая правда» в глазах сегодняшнего Азербайджана, и чем она отличается от реальности?

Виктория Аракелова: «Историческая правда» в Азербайджанской Республике полностью выстроена на присвоении историко-культурного наследия не только народов, волею судьбы оказавшихся в составе данного гособразования, но и соседей. Азербайджан претендует и на иранское, и на армянское, и на кавказское наследие, но главными элементами этой политики выступают именно деиранизация и деарменизация пространства. «Азербайджанизировать» иранский пласт в глазах профанного сообщества, в общем-то, несложно. Общешиитский субстрат и территориальные перипетии позволяют «записывать» в азербайджанцы целые иранские династии (в частности, Сефевидов), классиков персидской поэзии (Низами Гянджеви и прочих), полководцев и лидеров национально-освободительных движений (например, Бабека Харрамдина — основателя Хуррамитского движения против арабов). «Азербайджанизируются» культурные явления, литературные школы, памятники архитектуры — причем зачастую находящиеся далеко за пределами нынешней Азербайджанской Республики. Отдельный нелицеприятный феномен — представление известных современников, уроженцев Азербайджана — деятелей культуры, науки, даже героев Великой Отечественной войны из среды талышей, татов, лезгинов, аварцев и т. д. — азербайджанцами.

Вообще искусственность, размытость идентичности всегда позволяет претендовать если не на всё, то на многое. Когда кто-то не в состоянии очертить границы (вовсе не территориальные) собственной культуры и обозначить сколь-нибудь четкие маркеры собственной идентичности, то претендовать можно фактически на что угодно.

Наблюдение к данной теме. Несколько лет назад мне довелось посетить выставку карт региона — от наиболее древних до позднесредневековых, — организованную МИД Ирана, где присутствовала и делегация из Азербайджана. По правде говоря, я наблюдала за реакцией ее членов исключительно глазами этнографа, занимающегося, в числе прочего, вопросами самосознания. На каждой карте они пытались найти свои корни, «застолбить», так сказать, собственную «этническую территорию». Каких только названий не звучало в этом споре!.. И это были не краеведы-любители, не народные мифотворцы, а люди, которым наверняка следовало иметь четкое представление хотя бы об официальной версии происхождения своего народа. В общем-то, это был яркий образец кризиса идентичности в современном Азербайджане. Даже изгнание нежелательного элемента — армян — не решило проблемы создания унифицированной общеазербайджанской идентичности. Наоборот, именно сейчас мы наблюдаем всплески самосознания талышей, татов, лезгин, аварцев Азербайджана, в которых главным маркером выступает как раз отторжение так долго навязываемой им тюркскости.
Возвращаясь к вопросу притязаний на чужие историю и культуру, отмечу, что именно христианская, армянская составляющая стала главной проблемой для бакинских идеологов. Невозможность топорной «азербайджанизации» армянского наследия оставляла им небогатый выбор: уничтожение или переатрибуция. И, не сомневаюсь, Азербайджан выбрал бы первый вариант как более надежный: нет следов, не было и армян. Именно это произошло в нахичеванской Джульфе, где «многокультурным и толерантным» Азербайджаном на протяжении нескольких постсоветских лет, вплоть до 1995 года, тяжелой техникой были уничтожены тысячи средневековых армянских хачкаров, самые ранние из которых датировались IХ веком, а также церковь и часовни. Обломки памятников сбрасывались в реку Аракс, территория была превращена в стрельбище. Однако огромный масштаб христианского культурного пласта в АР просто исключал такой подход повсеместно. Именно поэтому ставка была сделана на переатрибуцию, так называемую «албанизацию» армянского наследия. Отмечу, что и этот элемент не появился из ниоткуда, а был инициирован еще в советском Азербайджане. В длительном процессе конструирования азербайджанской идентичности его авторы работали сразу по нескольким направлениям, и, надо сказать, анахронизм не смущал их даже в случае привлечения в качестве рабочего материала таких понятий, как Мидия, зороастризм (что уж там живший в XII веке Низами!).

В этой же анахроничной парадигме разрабатывалась и «идея Кавказской Албании», а местным кадрам активно помогали советские «специалисты» из околонаучной среды. Данные разработки, конечно же, как научный продукт учеными не воспринимались, предметами ссылок не становились, но широко использовались в самом Азербайджане для подготовки учителей истории и собственных «албанистов»… Сегодня «албанизация» армянского наследия — один из главных идеологических трендов в Азербайджанской Республике, на внедрение и популяризацию которого тратятся огромные средства. Именно он позволяет, по мнению Баку, претендовать как на христианское наследие внутри страны, так и на армянские территории, а главное — считать свою страну «наследником древней Кавказской Албании»! А уже в этом качестве почему бы не посягнуть на Дербент, «подпадающий» под размытое азербайджанское прошлое как один из знаковых центров Кавказской Албании?

Вопрос особо актуализировался после 44-дневной войны, когда под контролем Азербайджана оказалось огромное число армянских храмов, переатрибуция которых призвана помочь Азербайджану «закрыть» вопрос армянского наследия на его территории. И тут у Азербайджана немало помощников, ведь деарменизация территорий фактически окончательно выводит регион из русского цивилизационного поля, в парадигме которого Закавказье развивалось последние два столетия.

Корр.: На Ваш взгляд, готов ли Азербайджан продолжать воевать с Арменией в Арцахе и какие главные цели преследует руководство Азербайджана? Как далеко оно готово зайти?

Виктория Аракелова: В отсутствие серьезной военной помощи от целого ряда стран (прежде всего — Турции) Азербайджан не был готов воевать с Арменией и в 2020 году. Его нынешняя «готовность» или «неготовность» воевать определяется не военно-политическими факторами, а субъектностью, которой нынешнее руководство Азербайджанской Республики не обладает. Такова плата за международные преференции для руководства страны и военную помощь в 44-дневной войне. Впрочем, не только. Бакинская власть превратила страну в территорию дестабилизации региона, по сути — в антииранский и антироссийский плацдарм. Начиная новую агресию против Армении, руководство Азербайджана должно осознавать, что оно рискует втянуть свою страну в масштабный военный кризис, сделать ее ареной серьезной прокси-войны со многими составляющими. За время, прошедшее с 44-дневной войны, в регионе и в мире произошли существенные изменения. Так что говорить о новой войне с Арменией сейчас уже следует в контексте большого регионального противостояния. Думаю, сам Алиев хорошо это понимает. Весь вопрос в том, хватит ли у него субъектности решать это вопрос самому? Ведь его кураторам очень нужен фронт в Закавказье именно сейчас, пока не закончена война на Украине.

Корр.: Как будет вести себя Иран, если боевые действия возобновятся с новой силой?

Виктория Аракелова: Иран — страна абсолютно прагматичной осмотрительности и сдержанности, что свойственно тяжеловесам с длительной историей государственности. Это особенно заметно в нынешний исторический промежуток, когда «шиитский» сосед Ирана регулярно устраивает провокации и на его границах, да и на его территории (вспомним недавний случай в посольстве АР в Тегеране). Принимая во внимание официальную позицию ИРИ по Карабахскому конфликту, озвученную ее руководством на самом раннем этапе армяно-азербайджанского противостояния, Иран в период 44-дневной войны вел себя ровно так, как и предполагалось. Удивить его сдержанная, но абсолютно четко озвученная, без реверансов и игры в равноудаленность позиция могла только неспециалиста или популиста. Иран всегда рассматривал Карабахский вопрос с точки зрения целостности Азербайджанской Республики, при этом считая мирный путь урегулирования конфликта единственно возможным. В качестве формального обоснования этой позиции следует принимать во внимание два очевидных фактора: подчеркнутую осмотрительность в признании любого субъекта, возникшего в результате недавних политических развитий (что обусловлено угрозами сепаратизма внутри самой страны), а также восприятие Азербайджана как шиитского соседа и территории цивилизационной преемственности. (Ни то, ни другое, впрочем, уже не релевантно в отношении современной Азербайджанской Республики, но историческая инерция всегда трудно изживаема).

По результатам 44-дневной войны, однако, Иран столкнулся с целым рядом новых вызовов и угроз, часть из которых, безусловно, предвидел, а часть, полагаю, не в полной мере. Эти новые вызовы таковы. Агрессивное стремление азербайджано-турецкого тандема реализовать пантюркистский проект — заполучить «коридор» по территории Армении, отрезающий ее от Ирана. Введение формата «3+3», не отвечающего задачам стабилизации по ряду причин, прежде всего потому, что в обсуждение вопроса вводится Турция — страна с изначально вражеской по отношению к одной из сторон конфликта позицией, к тому же принимавшая активное участие в войне. Создание антииранского плацдарма на азербайджано-иранской границе и прочее не отвечают интересам этого важного регионального игрока.

Иран — однозначный сторонник мирного развития в регионе. Именно этим объясняется его подчеркнутая сдержанность при полной готовности ответить на все вызовы. При этом со стороны Баку мы наблюдаем всё более дерзкие и риторику, и действия не только в адрес Армении, но и в адрес Ирана. Это не просто подчеркивает отсутствие субъектности бакинской власти, но и говорит об определенных гарантиях, данных Алиеву его турецкими и западными хозяевами на случай неизбежной и нежелательной для него развязки.

Решения, которые примет Иран в случае возобновления военных действий в регионе, зависят прежде всего от масштабности последних. Что это будет за война? Что за страны примут в ней участие — прямое и косвенное? Один из самых негативных сценариев, на мой взгляд, — если армяно-азербайджанский конфликт, пусть и давно вышедший за рамки локального постсоветского, но пока еще поддающийся сдерживанию, станет триггером большой войны. Если угодно — фронтом уже идущей большой войны. Тогда в стороне не останется никто из региональных игроков, включая Иран, хотя именно Исламская Республика, наряду с Россией и, безусловно, Арменией заинтересована в предотвращении такого сценария.
ИА Красная Звезда